Абсолютная свобода - через абсолютный контроль.
…ты спишь, Салих. Спишь, закутавшись в серый дорожный плащ – серый не то изначально, не то от покрывшей его пыли. Отблески костра пятнают твоё лицо, с которого сон милостиво стёр всё напряжение минувших дней, разгладив изрезавшие лоб морщины и жёсткие складки, казалось, навечно залёгшие в уголках губ. Спишь, чуть слышно посапывая носом и время от времени смешно подёргивая высунувшейся из под края плаща босой пяткой, и в выражении твоего спящего лица проступает что-то неожиданно 6еззащитно-детское. Впрочем, почему –неожиданно? Наверное, таким ты ближе всего к тому, как привыкли воспринимать тебя родные и друзья – тихий Салих-шорник, примерный семьянин, любящий муж и отец стайки чумазых сорванцов-погодков…
И именно таким ты менее всего похож на того Салиха, которого узнал я – Салиха-убийцу, Салиха Тёмного из братства Людей Ночи. Того, кто чуть менее суток назад в приступе бешеной ярости убил трёх разбойников, посмевших преградить нам путь.
В прочем, нет. Не так. Ты убил лишь одного. Двоим подарило последний покой касание моего кинжала – после того, как ты голыми руками переломал всем троим руки и ноги и, небрежно взмахнув узким серпиком ритуального ножа, перехватил горло ближайшей жертве, чтобы приникнуть к развёрстой ране и, уподобившись хищному зверю, с урчанием лакать свежую кровь, размазывая её по лицу и одеждам, под аккомпанемент криков боли и ужаса ещё живых товарищей несчастного. Лишь с большим трудом мне удалось оттащить тебя от остывающего тела. И ведь из нас двоих меня – меня! – называют Безумцем…
А теперь ты спишь крепким сном, какой положен лишь безгрешным душам, а я… А что – я? Я сижу, привалившись спиной к стене приютившей нас пещеры, и время от времени лениво подкидываю хворост в полыхающий у входа костёр. Мне скучно. Моя скука следует за мной, как верный пёс, не отставая ни на шаг, тычась мокрым холодным носом под колено и преданно заглядывая в глаза – ты помнишь про меня, хозяин? Я здесь!
Сколько себя помню – мне было скучно. Мне было скучно на поле боя и в постели с женщинами, на качающейся от шторма палубе и в чадном дыму очередного кабака. Мне было скучно, когда я добивал незадачливых разбойников, когда оттаскивал от трупа воющего зверя, зверя по имени Салих… Всё, что я совершил, всё,что принесло мне прозвище «Безумец», было лишь попыткой уйти от этой скуки, вырваться из бесконечной унылой серости. Тщетно.
До недавнего времени.
Я не знаю, зачем ты ввязался во всё это, Салих. Не знаю, какое тебе дело до Древних и их наследия. И мне это безразлично, до тех пор, пока мы с тобой на одной стороне, какой бы она ни была. Но я чётко знаю, почему я здесь – во всём этом. Вот только, любой из знавших меня прежде, узнав о причинах, что заставили меня вступить на этот опасный путь, покрутил бы пальцем у виска – дескать, совсем Безумец свихнулся! И был бы прав – стократно! Тысячекратно! Но…
Свихнулся я или нет, но, в какой-то момент, я ощутил, как ставшая привычной скука отступает, уступая место… Чему? У меня не было для этого слов. Я не был готов к этому. Не был готов настолько, что, когда ощутил – испугался. Я, всегда встречавший опасность лицом к лицу, испугался. И – обрадовался. Да, это странно. Да, безумно. Но, вы ещё помните моё прозвище?..
И вот ради того, что заставило скуку отступить… А вернее…
«Маааленькая мояяяя…» как бы тих не был шёпот, сорвавшийся с моих губ, эхо подхватило его и принялось играть словами по закоулкам пещеры…
И именно таким ты менее всего похож на того Салиха, которого узнал я – Салиха-убийцу, Салиха Тёмного из братства Людей Ночи. Того, кто чуть менее суток назад в приступе бешеной ярости убил трёх разбойников, посмевших преградить нам путь.
В прочем, нет. Не так. Ты убил лишь одного. Двоим подарило последний покой касание моего кинжала – после того, как ты голыми руками переломал всем троим руки и ноги и, небрежно взмахнув узким серпиком ритуального ножа, перехватил горло ближайшей жертве, чтобы приникнуть к развёрстой ране и, уподобившись хищному зверю, с урчанием лакать свежую кровь, размазывая её по лицу и одеждам, под аккомпанемент криков боли и ужаса ещё живых товарищей несчастного. Лишь с большим трудом мне удалось оттащить тебя от остывающего тела. И ведь из нас двоих меня – меня! – называют Безумцем…
А теперь ты спишь крепким сном, какой положен лишь безгрешным душам, а я… А что – я? Я сижу, привалившись спиной к стене приютившей нас пещеры, и время от времени лениво подкидываю хворост в полыхающий у входа костёр. Мне скучно. Моя скука следует за мной, как верный пёс, не отставая ни на шаг, тычась мокрым холодным носом под колено и преданно заглядывая в глаза – ты помнишь про меня, хозяин? Я здесь!
Сколько себя помню – мне было скучно. Мне было скучно на поле боя и в постели с женщинами, на качающейся от шторма палубе и в чадном дыму очередного кабака. Мне было скучно, когда я добивал незадачливых разбойников, когда оттаскивал от трупа воющего зверя, зверя по имени Салих… Всё, что я совершил, всё,что принесло мне прозвище «Безумец», было лишь попыткой уйти от этой скуки, вырваться из бесконечной унылой серости. Тщетно.
До недавнего времени.
Я не знаю, зачем ты ввязался во всё это, Салих. Не знаю, какое тебе дело до Древних и их наследия. И мне это безразлично, до тех пор, пока мы с тобой на одной стороне, какой бы она ни была. Но я чётко знаю, почему я здесь – во всём этом. Вот только, любой из знавших меня прежде, узнав о причинах, что заставили меня вступить на этот опасный путь, покрутил бы пальцем у виска – дескать, совсем Безумец свихнулся! И был бы прав – стократно! Тысячекратно! Но…
Свихнулся я или нет, но, в какой-то момент, я ощутил, как ставшая привычной скука отступает, уступая место… Чему? У меня не было для этого слов. Я не был готов к этому. Не был готов настолько, что, когда ощутил – испугался. Я, всегда встречавший опасность лицом к лицу, испугался. И – обрадовался. Да, это странно. Да, безумно. Но, вы ещё помните моё прозвище?..
И вот ради того, что заставило скуку отступить… А вернее…
«Маааленькая мояяяя…» как бы тих не был шёпот, сорвавшийся с моих губ, эхо подхватило его и принялось играть словами по закоулкам пещеры…