Абсолютная свобода - через абсолютный контроль.
Глава вторая. Каролина.
Тело в красно-серой униформе неподвижно лежало посреди коридора, и потёртая ковровая дорожка уже успела пропитаться кровью из размозжённой чем-то тяжёлым головы. Рядом валялся палаш с тяжёлым широким лезвием, очевидно выпавший из руки мертвеца. На клинке застыли тёмные кровавые капли. Драпировки на стенах свисали клочьями и кое-где обуглились, но огня видно не было, хотя плавающий в воздухе дым свидетельствовал о том, что приют, подожжённый разбойниками, всё ещё горит. Человек, созерцавший эту картину, был облачён в ту же форму, что и убитый, и с его пояса, слева, рядом с притаившимся в кобуре револьвером, свисал точно такой же палаш – стандартное оружие Стражи. Человек приблизился к мертвецу и, вглядевшись в то, что некогда было лицом, прошептал:
- Эх, Хоуви, как же ты так…
Встряхнул головой, словно пытаясь отогнать непрошеные мысли, и, обойдя труп, двинулся дальше по коридору. Впрочем, буквально через пару метров, Страж остановился – на стене виднелся чуть смазанный красный отпечаток ладони. Судя по всему, убийца тоже не вышел из схватки невредимым. И теперь, наверняка, скрывается где-то в глубине здания. Страж расстегнул кобуру и положил руку на рукоять револьвера, приготовившись выхватить его в любой момент, и лишь после этого продолжил движение. Добравшись до места, где коридор поворачивал под прямым углом, человек остановился и осторожно заглянул за угол. Перед ним открылся ещё один коридор – не слишком длинный, заканчивающийся дверным проёмом, сквозь который можно было разглядеть мощёный камнем внутренний двор с раскидистым деревом в центре. А у подножия дерева темнела некая бесформенная груда. Страж вышел во двор, предварительно убедившись, что никто не затаился у входа, и медленно приблизился к дереву. На камнях лицом вниз лежал человек в выцветшей, пропылённой одежде – когда-то, видимо, добротной, но сейчас превратившейся в жуткие лохмотья. Даже просто взглянув на него, можно было с уверенностью сказать, что человек мёртв, но Страж решил не рисковать зря и пару раз ткнул тело под рёбра окованным носком сапога. С тем же успехом он мог бы пинать бревно. Удостоверившись в том, перед ним труп, Страж перевернул тело. Лицо покойника было смуглым, словно бы тоже пропылённым, с резкими чертами. Одежда на правом боку потемнела от крови – скорее всего, туда-то и успел дотянуться Хоуви, прежде чем сам рухнул бездыханным. Впрочем, не эта рана, оставленная палашом, послужила причиной смерти – у человека, лежащего перед Стражем, было начисто вырвано горло: в глубокой ране белели кости позвоночника. Страж склонился над телом, гадая, что же могло нанести подобную рану, но прийти к какому-то конкретному мнению так и не смог. А потому лишь покачал головой и поднялся, решив оставить очередную загадку заботам медэкспертов - уж они-то явно лучше с этим справятся. Поднялся и замер, наткнувшись на взгляд сверкающих из густой листвы в каком-то метре от его головы глаз с вертикальным кошачьим зрачком. Страж шевельнулся, и из переплетения ветвей раздалось хриплое рычание. Человек, вскрикнув, отпрыгнул как можно дальше от дерева, одновременно пытаясь вытащить револьвер, но, когда ему это удалось, глаза уже исчезли – лишь неясный шорох пронёсся в кроне дерева. Страж попятился к выходу из дворика, всё также не опуская оружия – ему вовсе не хотелось свести более тесное знакомство с тем, что прикончило разбойника (почему-то он нисколько не сомневался, что скрывающееся среди листвы существо и нанесло ту страшную рану). А в голову, вдобавок ко всему, лезли всевозможные истории о тварях из Катакомб и о том, что они делают с людьми – естественно, настроение Стража от этого не улучшилось. Так что, вновь оказавшись под крышей, человек развернулся и бросился бежать так быстро, как только мог. Сейчас единственным его желанием было оставить как можно большее расстояние между собой и тварью на дереве. Потом можно будет вернуться сюда вместе с отрядом поддержки и попытаться и попытаться изловить или уничтожить это создание, но геройствовать в одиночку Страж не собирался – в конце концов, жалованье ему платили не за это.
Минут через пять после того, как Страж в спешке покинул внутренний двор, в кроне опять зашелестело, и на землю ловко спрыгнул тёмноволосый парень. Окинув настороженным взглядом серых глаз лежащее на земле тело, он быстро пересёк двор и нырнул в дверной проём, следуя тем же путём, что и Страж. Пробравшись через задымлённые переходы и один раз каким-то чудом увернувшись от рухнувшей потолочной балки, он оказался у главного входа в приют. Тяжёлые дубовые двери, сорванные с петель, лежали, почти на половину превращённые в щепки топорами нападавших, и по просторному холлу беспрепятственно гулял ветер, раздувая занавески на лишившихся стёкол окнах и трепля одежды мертвецов, ровными рядами разложенных на полу. Парень непроизвольно замедлил шаг, вглядываясь в мёртвые лица – все они были слишком знакомы ему. Вот истопник Джордж, его мощные руки сжаты в кулаки, словно он и сейчас готов продолжать драку, наплевав на разрубленный бок; вот старшая воспитательница Кервуд, которую даже воспитанники звали просто Амелией – спокойное как всегда лицо и взрезанное от уха до уха горло; вот Бобби, которому только на той неделе исполнилось одиннадцать, а сегодня он лежит на холодном каменном полу, разрубленный почти надвое страшным ударом. Лица, лица, лица…
- Эй, Эрик!
Парень резким движением смахнул слёзы и обернулся. В разбитом окне маячила вихрастая голова Карла, попавшего в приют всего полгода назад откуда-то из городских трущоб. Карл помахал рукой:
- Иди сюда!
Эрик кивнул и, бросив прощальный взгляд на ряд неподвижных тел, поспешил на улицу, где его уже ждал Карл, чуть не приплясывающий от возбуждения.
- Эрик, как здорово, что ты уцелел! Я-то спрятался как следует, в кухне, за котлами, так и то едва-едва не нашли! Из наших ещё кое-кто умудрился найти нормальное укрытие, вон там стоят, - он мотнул головой в сторону ворот, где и вправду сгрудилось несколько ребят разного возраста. Последние, кто остался из воспитанников приюта на Волчьей улице. А Карл продолжал трещать, слова так и рвались из него наружу: - Дерек, тот вообще из окна третьего этажа прыгнул! Представляешь? Приземлился прямо на клумбу и задал стрекача. А ты где был?
- На дереве отсиживался, - буркнул Эрик и тут же пожалел об этом, поскольку Карл уставился на него с нескрываемым любопытством.
- На дереве? Ты там ничего странного не видел, нет? А то тут примчался один из Стражей, так на нём лица не было. Всё болтал про какую-то тварь на дереве. Ты не знаешь о чём это он?
- Понятия не имею, - проворчал Эрик. – Наверное, мы говорим о разных деревьях.
И, предупреждая дальнейшие вопросы, спросил сам:
- А что эти, - он кивнул на Стражей, окруживших группу пленных разбойников, - собираются делать дальше?
- Не знаю, - Карл пожал плечами. – Но как я понял, разбойники разрушили весь квартал, и восстанавливать его, а тем более приют, никто не собирается. Так что нам отсюда одна дорога. В трущобы. Или, - он хохотнул, - в степь, к разбойникам. Больше мы нигде не нужны, можешь мне поверить. Так что тебе более по душе, а?
Эрик смерил болтуна таким взглядом, что тот мгновенно заткнулся. Между тем, пленники были поставлены на колени, и за их спинами заняли места Стражи с винтовками на перевес. Вперёд выступил человек в униформе Стража, на рукаве которой красовалась дополнительная нашивка в виде весов, наделяющая носителя полномочиями судебного исполнителя. Человек откашлялся и заговорил громким, хорошо поставленным голосом:
- В связи с неопровержимостью улик, вы все признаётесь виновными и приговариваетесь к смертной казни. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Приговор будет приведён в исполнение немедленно.
Судебный исполнитель замолчал, потёр рукой об руку, словно пытаясь избавиться от невидимой грязи, и уже более тихим голосом произнёс, обращаясь к Стражу с сержантскими шевронами:
- Начинайте.
Сержант вскинул руку:
- Приготовились!
Восемь винтовок прижались прикладами к плечам своих хозяев. В этот момент один из разбойников вскинул голову и хрипло рассмеялся, обведя собравшихся во дворе людей презрительным взглядом. Эрик вздрогнул – человек, стоявший на коленях среди прочих приговорённых, был одним из бывших воспитанников приюта. Год назад он достиг совершеннолетия и покинул приют, чтобы начать самостоятельную жизнь. И вот теперь он вернулся вместе с разбойной ордой, уничтожавшей всё на своём пути. Рой, всплыло в памяти имя. Почему-то Эрик подумал, что Амелия бы очень расстроилась, узнав что её воспитание так и не пошло Рою впрок.
- Огонь! – Сержант взмахнул рукой, и восемь стволов рявкнули в унисон. Ухмыляющееся лицо Роя разлетелось на куски, а безголовое тело завалилось на бок. Эрик отвернулся. Он смотрел на здание приюта, в котором провёл целых одиннадцать лет. И только теперь он почувствовал, что здесь ему больше делать нечего. – места, где он прожил большую часть своей жизни, более не существовало: перед ним высилось пустое, мёртвое строение, тоскливо взирающее на мир пустыми глазницами разбитых окон. К горлу подкатил комок, а глаза подозрительно защипало, и Эрик опустил голову, чтобы никто не заметил, как он плачет. Когда же он вновь посмотрел на приют, глаза его были совершенно сухими.
- Значит, трущобы? – задумчиво произнёс он.
Район Хайдер-Тесс был выжжен дотла, а большая часть его населения убита нагрянувшими из степи разбойниками. Восстановление района оказалось делом дорогостоящим, да и заняться им, по большому счёту, было некому. У Городского Совета хватало других забот. Так что проблем Хайдер-Тесса была отложена до лучших времён – что фактически означало «никогда». Оставшиеся жители разбрелись по городу: тем у кого были родственники в других районах, повезло, остальные же пополнили ряды обитателей Двух Миль – места, где ютились бедняки и бродяги, не имеющие возможности найти себе более респектабельное и спокойное место жительства. Жизнь там была трудной и опасной, но, по крайней мере, трущобы не походили на то пепелище, которое осталось на месте Хайдер-Тесса. Там не жили даже крысы…
В закатных сумерках улицы Двух Миль выглядели даже красиво – неверный багряный свет скрывал грязь, толстым слоем лежащую на мостовой, сглаживал разъедающие стены оскалы трещин и укрывал тенями груды мусора, громоздящиеся то тут, то там. Улицы укутывались занавесями смутных вечерних теней, колышущихся под порывами ветра. Эрик любил такие вечера. Он сидел на широком подоконнике, свесив одну ногу наружу, и время от времени откусывал очередной кусок от краюхи хлеба. День удался: обычно носильщикам на Западном Рынке платят не слишком много, но сегодня богато одетая дама, для которой Эрик протащил целый ворох покупок почти через полгорода, щедро отсыпала ему целую горсть меди – так что хватило бы не только на хлеб, но и на мясо, и даже на столь дорогое в харчевнях трущоб вино. Впрочем, вино Эрика нисколько не интересовало. А разжиться мясом он просто не успел – к тому времени, как парень вернулся на рынок, мясные ряды уже закрылись, и пришлось довольствоваться свежей булкой хлеба, купленной у добродушного толстяка-пекаря по имени Сеймур. Эрик отложил несколько монет на завтрашний день, а остальные ссыпал в кожаный мешочек, что хранился в его комнате под кирпичами в одной из стен. Как и почти любого жителя трущоб, его не оставляла мысль скопить сумму, требуемую для того, чтобы перебраться в другой район. Но до осуществления этой мечты было ещё очень и очень далеко. Мало кто в действительности покидал район Двух Миль, прочие так всю жизнь и лелеяли бесплодные мечты. Эрик же прожил в трущобах чуть более трёх лет, и из всей работы, какой ему приходилось заниматься, приработок на Западном Рынке получался наиболее денежным – но и этого было слишком мало. На серьёзную работу он рассчитывать не мог: навыков какого-либо ремесла у него не было, равно как и денег на оплату ученичества у одного из цеховых мастеров. Можно, конечно было присоединиться уличной банде из тех, что промышляли воровством и разбоями, но подобная деятельность Эрику откровенно не нравилась. К тому же, жизнь бандита была, как правило весьма коротка: или свои прирежут из-за добычи, или намеченная жертва окажется вовсе не такой уж беззащитной, или попадёшь в руки Страже, а оттуда два пути – в тюрьму или на кладбище. И ещё неизвестно, что предпочтительнее. Комнату ниже этажом какое-то время занимал один из наиболее известных главарей банд в районе, так вся улица долго вспоминал тот день, когда за ним явилась Стража. То, что вынесли из дома, после того, как Стража взяла его штурмом, очень мало напоминало человека. С преступниками, особенно в таком районе как трущобы Двух Миль, никто не церемонился. Стены в освободившейся комнате отмывали три дня, но потёки крови всё равно просматривались на старой штукатурке. Эрика же его нынешнее положение вполне устраивало – ведь он, в общем-то, и не знал другой жизни, если не считать пребывания в приюте, поэтому сравнивать ему было не с чем. Главное, он был жив, здоров и мог относительно нормально питаться. Те, кто жил на улицах, не в силах оплатить даже самую дешёвую ночлежку, способны были перерезать глотку за чёрствый сухарь. Так что, по меркам этого района, Эрик ещё неплохо устроился. У него был какой-никакой заработок и крыша над головой, что тоже являлось немаловажным фактором для выживания в Двух Милях. Человек, ночующий под открытым небом, имел мало шансов дожить до утра – последние бродяги и то старались хоть как-нибудь забаррикадироваться на ночь. Когда на землю опускалась ночная темень, даже Стража не рисковала соваться в трущобы без лишних на то причин. Ночью на улицы выползали преступники всех мастей, психи, коих в трущобах водилось немалое количество, и прочие асоциальные элементы. Кроме того, в последние годы вновь оживились Катакомбы, и выползавшие из них твари предпочитали охотится именно в тёмное время суток. Собственно говоря, первое своё убежище – в сыром и холодном подвале разрушенного почти до основания дома – Эрик оборудовал после того, как, только что попав в трущобы, по незнанию провёл ночь, забившись в простенок между домами, на куче отвратительно пахнущего тряпья. Та ночь запомнилась ему надолго: он проснулся от страшной боли в груди и обнаружил мерзкое шестилапое создание, покрытое блестящим хитином. Тварь вонзила ему в грудь покрытый маслянистой слизью хобот и сосала кровь, издавая бульканье, перемежающееся со странным истерическим хихиканьем. Это потом Эрик узнал, что подобные уроды именуются хохотунцами и представляют собой самый безобидный образчик того, что таится в подземельях. А тогда, почти ничего не соображая от боли и ужаса, он мгновенно совершил Превращение и растерзал чудовище, усеяв всё вокруг кусками пульсирующей плоти.
Теперь же неожиданные ночные визитёры его не беспокоили: окна съёмной квартиры надёжно защищали опускающиеся на ночь железные решётки, вход закрывала прочная дверь из толстых досок, а на первом этаже за конторкой посменно дежурили близнецы Лири, Джеймс и Роб, - здоровенные парни, никогда не расстававшиеся с увесистыми обитыми железом дубинками.
Эрик отложил хлеб и припал к кувшину с водой. Эта вода стоила ему лишнего медяка, но она, хотя бы, была чистой и прохладной, в отличии от той мутной, явственно пахнущей тиной гадости, что плескалась в уличных колодцах. Когда же он оторвался от кувшина, на улице объявилось нечто, привлекшее его внимание. Посреди дороги, натужно поскрипывая осями, катилась телега, влекомая двумя дряхлыми клячами. Правил телегой дюжий мужик в чёрном балахоне, а за его спиной сотрясался на ухабах печальный груз – мёртвые тела. Гробовщик покидал трущобы, как и каждый вечер. Пожалуй, это был единственный человек, который мог без малейшей опаски передвигаться по району Двух Миль. Люди не трогали его, так как взять с гробовщика всё равно было нечего, да и работа его вызывала суеверный страх. А порождения Катакомб объявлялись на улицах лишь с наступлением ночи, когда гробовщика уже нее было в трущобах.
Нахмурившись, Эрик смотрел на проезжающую мимо него телегу – сегодня она была переполнена: руки и ноги свисали с бортов, будто мертвецы хотели последний раз коснуться земли, по которой ходили при жизни. Жертвы преступлений и несчастных случаев, скончавшиеся от болезней старики и дети, умершие голодной смертью, - все были там, в одной куче. В Двух Милях никому нет дела до мертвецов. Трупы подберёт гробовщик и отвезёт в крематорий, где они сгинут в бушующем пламени, обратившись в жирный чёрный пепел, и никто уже не вспомнит, что когда-то эта пыль была людьми. Эрик покачал головой, глядя вослед скрывшейся за поворотом повозке.
- Нехороший день, - тихо проговорил он. – Столько мёртвых…
Солнце скрылось за горизонтом, ознаменовав конец ещё одного осеннего дня. Дня, когда в Роудж-Крик вошла Чума.
Никто так и не узнал, что было источником болезни. То ли её занёс в город кто-то из путешественников, то ли разносчиком было одно из подземных чудовищ – вполне вероятная версия, особенно учитывая, что жители трущоб не отличались особой брезгливостью и нередко пополняли свой скудный рацион мясом убитых тварей. Так или иначе, но первая вспышка эпидемии, с чьей-то лёгкой руки прозванной Чумой (хотя к настоящей чуме она не мела никакого отношения) была зарегистрирована именно в трущобах. Власти предприняли попытку остановить распространение эпидемии, заблокировав все выходы из района постами Стражей, получивших приказ убивать каждого, кто к ним приблизиться. Но это не помогло, Чума вырвалась в город. Вскоре над Роудж-Криком зазвучали стоны и горестный плач, а воздух наполнился запахом горелой плоти, проникающим повсюду. Гробовщики не успевали подбирать трупы прямо с улиц, крематорий работал круглые сутки. Жгли мертвецов, жгли их дома и вещи – всё в чём могла угнездиться зараза. Родственники без жалости вышвыривали на улицу тех несчастных, у кого проявились первые симптомы болезни. Кое-где их просто убивали, чтобы избавить город от ещё одного разносчика заразы. Траурный плащ смерти накрыл Роудж-Крик…
Шла уже третья неделя, как Чума пировала в Роудж-Крике, но Эрика она не коснулась. Хотя, что значит «не коснулась»? Он был здоров, но творящееся в городе безумие не могло не влиять на его жизнь. Стало труднее добывать себе пищу – большинство лавок закрылось, а в тех ,что ещё вели торговлю, цены взлетели просто до небес. Даже за воду приходилось платить шесть медяков, против прежнего одного, но здесь Эрик решил не скупиться и залез в свою копилку, поскольку вода из колодцев к тому времени была почти наверняка заражена, и пить её мог отважиться только самоубийца. Деньги таяли, зарабатывать их более было негде – Западный Рынок спалили к концу первой же недели эпидемии, в истеричной попытке хоть как-то задержать болезнь. Приходилась искать еду в брошенных домах и магазинах, рискуя подцепить заразу или наткнуться на конкурентов, которые ни на секунду не задумавшись, пустят в расход любого соперника ради того, чтобы выжить самим. И каждый раз, возвращаясь домой, Эрик на пороге подвергался процедуре осмотра одним из братьев Лири – никто не хотел впускать Чуму в дом. Пока что это получалось. На исходе третьей недели, промозглым осенним днём, когда с неба лил серый, унылый дождь, а на улице завывал ледяной ветер, Эрику улыбнулась удача. Он совершенно случайно наткнулся на заброшенный погреб неподалёку от своего жилища. Непонятно, почему никто не обратил на него внимания, но замок на двери был цел и невредим, и, когда Эрик сорвал его, выяснилось, что содержимое погреба тоже нисколько не пострадало. Парень даже присвистнул, когда разглядел, какое сокровище попало ему в руки. Судя по всему, хозяева погреба делали запасы на голодное время, но воспользоваться ими не успели. Уложив в заплечный мешок четыре палки колбасы, копчёный окорок, два круга сыра и пару бутылок красного вина, Эрик выбрался из погреба и тщательно замаскировал заветную дверцу, надеясь в скором времени вернуться сюда за следующей партией. Закутавшись поплотнее в плащ, Эрик зашагал к дому, насвистывая под нос незатейливый мотивчик. Он был счастлив – найденных им припасов могло хватить на месяц всем обитателям дома. «Надо будет попросить Роба или Джеймса сходить со мной в следующий раз, а то в одиночку я всё это добро неделю перетаскивать буду», - мелькнула у него мысль, когда впереди показались знакомые стены, покрытые облупившейся зелёной краской.
- А вот и я! – радостно воскликнул Эрик, закрыв за собой дверь и откинув назад капюшон плаща. Ответом ему послужила тишина. Он недоумённо огляделся и обнаружил за конторкой Роба Лири. Здоровяк лежал лицом вниз, его дыхание было хриплым и прерывистым.
- Эй, Роб, что с тобой? – Эрик осторожно тронул Лири за плечо и внезапно ощутил исходивший от того жар. Судорожным движением отдёрнув руку, Эрик сделал два шага назад, не в силах оторвать взгляд от распростёртого на конторке человека. Сомнений не могло быть никаких – это Чума. Она таки пробралась в дом, лишив Эрика последнего убежища. Рука сама собой разжалась, и мешок, жалобно звякнув, свалился на пол. В воздухе расплылся аромат хорошего вина. Эрик взглянул на мешок, словно вспоминая, откуда тот взялся, потом нагнулся и поднял его. Густые тёмные капли, просочившись сквозь грубую мешковину, размеренно шлёпались на пол всё время, пока Эрик поднимался в свою комнату на третьем этаже.
Эрик добрался до кровати и, не раздеваясь, рухнул на неё. Он лежал и тупо смотрел на покрытый разводами сырости потолок, а в душе медленно поднималось отчаяние.
К вечеру следующего дня дом уже полыхал, и с ним превращались в пепел тела дюжины его жильцов. Эрик, стоя на противоположной стороне улицы, наблюдал, как сперва рухнула крыша, а потом, взметнув к небу сноп искр, завалились друг на друга стены. Несмотря на бушующее в нескольких метрах пламя, от которого трескались камни мостовой, Эрика знобило, и он знал, что причиной тому вовсе не холодный осенний ветер. Чума коснулась и его своими склизкими, гниющими пальцами.
Улица была пуста, лишь вдалеке полубезумный проповедник надрывно вещал о грядущем конце света. Когда Эрик проходил мимо, брызгающий слюной старец попытался ухватить его за рукав, но парень лишь повёл плечом, и проповедник отлетел в сторону, сыпля проклятиями в удаляющуюся спину. Эрик и сам не знал, куда он идёт. Он просто брёл мимо домов, от одного пепелища к другому, никого и ничего не замечая на своём пути. А отрава Чумы расползалась по его телу, заставляя полыхать огнём боли каждую клетку. В таком состоянии Эрик миновал баррикаду, отделявшую трущобы от торгового района Арбрэйз, и здесь, в давно пустующем особняке на границе двух районов, он остался ночевать, стащив со всего дома тряпьё и при его помощи превратив продавленную кушетку в комнате на первом этаже в довольно удобное лежбище, на котором и уснул, свернувшись клубком.
Он безвылазно провёл в особняке два дня, питаясь тем, что прихватил с собой уходя из дома. Впрочем, ел он мало – измученный прогрессирующей болезнью организм отказывался принимать пищу. Куда хуже было с водой: пить хотелось страшно, а фляга быстро опустела. Спасло Эрика то, что для владельцев особняка в своё время наверняка было сущим бедствием, – грунтовые воды под зданием проступали сквозь фундамент, и в одном из углов комнаты, где обосновался Эрик, время от времени скапливалась небольшая лужица. Воды было мало, но и такое количество всё же лучше, чем ничего. Большую же часть времени Эрик провёл мечась в бреду на своём ложе – у него поднялась температура. Левая рука от запястья до локтя покрылась мелкими гнойными язвочками и горела как в огне. Несколько раз он терял над собой контроль и совершал Превращение, но облегчения это не приносило.
Утром третьего дня Эрик в очередной раз вынырнул из забытья и лежал, обессиленный. Он уже успел смириться с тем, что скоро смерть придёт к нему, и был готов её встретить. Оставалось лишь ждать её пришествия.
Когда с улицы донеслись какие-то звуки, Эрик проигнорировал их – мысли его витали уже далеко от этого мира. Но шум продолжался, и Эрик, неожиданно для себя, приподнялся на своём лежбище, когда слух его уловил крики о помощи. Волоча ноги, он подполз к окну и выглянул наружу. То, что предстало его взгляду, заставило его сжать зубы и зарычать: прямо перед его новым пристанищем группа оборванцев – впрочем, судя по остаткам одежды, многие из них ещё совсем недавно были добропорядочными и отнюдь не бедствующими гражданами – окружила девочку лет пятнадцати, испуганно прижимающую к груди объёмистую сумку. Длинные светлые волосы развевались по ветру, а зелёные глаза испуганно смотрели на грабителей. Один из оборванцев вытащил из-за пояса нож и развязной походкой двинулся к жертве. И без того большие глаза девочки стали ещё больше, она вскрикнула и кинулась бежать. Попавшийся на её пути грабитель попробовал задержать беглянку, но в его руках остался лишь её плащ, а девочка устремилась прямиком к особняку, из окна которого наблюдал за происходящим Эрик. Свора людей, потерявших человеческий облик, с криками и улюлюканьем ринулась за ней. Они настигли беглянку у самого дома – вырвавшийся вперёд вожак ухватил её за волосы и швырнул наземь. Девочка упала, ударившись головой о камень, и затихла. Страшный нечеловеческий крик разнёсся над улицей, и только что довольно ухмылявшийся вожак свалился с проломленным черепом, а перед источающей страх и злобу толпой, загородив собой жертву, встал Эрик. Черты его лица заострились, кожа пальцев приобрела каменную твёрдость, мышцы на руках вздулись, а обнажившиеся в оскале зубы напоминали скорее клыки хищника. Он обвёл притихших грабителей бешенным взглядом жёлтых глаз с вертикальным зрачком и тихо зарычал. Кто-то нервно всхлипнул и кинулся бежать, но было поздно – живым не ушёл никто. Эрик остановился лишь после того, как последний из неудавшихся грабителей превратился в кровоточащий кусок мяса.
Эрик стоял, ссутулившись и тяжело дыша. Ярость покинула его, и вместе с ней исчезли последние силы. Он не мог даже совершить обратное Превращение – это просто убило бы его. Резкая боль пронзила тело, и Эрик упал на колени, глухо застонав.
- Что с тобой? Тебе плохо? – прозвучал голос из-за спины. Вложив в движение остатки сил, Эрик рванулся в спасительную тень под лестницей и замер, вжавшись в холодный камень. Сквозь боль пробивалась одна единственная мысль – никто не должен видеть его в таком виде. Никто!
- Кто ты? Почему ты прячешься? – на лице девочке было написано удивление с лёгкой примесью и испуга. Она сделала несколько шагов к лестнице и остановилась, когда Эрик прохрипел:
- Не подходи ко мне! – и зашёлся в приступе кашля.
- Но почему? Я хочу взглянуть на тебя, - она внезапно нахмурилась. – Тебе больно, да? Я ведь эмпат, я могу чувствовать такие вещи. Давай, я помогу тебе.
Эрик зарычал:
- Убирайся отсюда, девчонка! Ты ведь даже не представляешь себе, кому предлагаешь помощь.
- Ты хороший, - убеждённо сказала девочка. – Это я тоже умею чувствовать. И ты спас меня от этих… - она вздрогнула, -…зверей. Вот всё, что мне надо знать.
Хриплый хохот вырвался из груди Эрика.
- Хороший?! А они, значит, звери? Так взгляни же на меня! – Подтянувшись на руках, он метнул своё тело из темноты под тусклый свет далёкого осеннего солнца. Эрик ожидал, что девочка, только взглянув на него, с криком убежит, но она подошла и присела рядом с ним.
- Боги, какая боль, - шепнули её губы. А потом прохладные маленькие ладошки коснулись висков Эрика, и он почувствовал, что веки его непроизвольно начинают смыкаться. Из последних сил борясь со сном, он всё же сумел выговорить:
- Как… тебя… зовут?
Девочка улыбнулась и откинула с лица выбившуюся прядь волос.
- Каролина. Меня зовут Каролина, - услышал Эрик, прежде чем погрузиться во мрак забвения.
Тело в красно-серой униформе неподвижно лежало посреди коридора, и потёртая ковровая дорожка уже успела пропитаться кровью из размозжённой чем-то тяжёлым головы. Рядом валялся палаш с тяжёлым широким лезвием, очевидно выпавший из руки мертвеца. На клинке застыли тёмные кровавые капли. Драпировки на стенах свисали клочьями и кое-где обуглились, но огня видно не было, хотя плавающий в воздухе дым свидетельствовал о том, что приют, подожжённый разбойниками, всё ещё горит. Человек, созерцавший эту картину, был облачён в ту же форму, что и убитый, и с его пояса, слева, рядом с притаившимся в кобуре револьвером, свисал точно такой же палаш – стандартное оружие Стражи. Человек приблизился к мертвецу и, вглядевшись в то, что некогда было лицом, прошептал:
- Эх, Хоуви, как же ты так…
Встряхнул головой, словно пытаясь отогнать непрошеные мысли, и, обойдя труп, двинулся дальше по коридору. Впрочем, буквально через пару метров, Страж остановился – на стене виднелся чуть смазанный красный отпечаток ладони. Судя по всему, убийца тоже не вышел из схватки невредимым. И теперь, наверняка, скрывается где-то в глубине здания. Страж расстегнул кобуру и положил руку на рукоять револьвера, приготовившись выхватить его в любой момент, и лишь после этого продолжил движение. Добравшись до места, где коридор поворачивал под прямым углом, человек остановился и осторожно заглянул за угол. Перед ним открылся ещё один коридор – не слишком длинный, заканчивающийся дверным проёмом, сквозь который можно было разглядеть мощёный камнем внутренний двор с раскидистым деревом в центре. А у подножия дерева темнела некая бесформенная груда. Страж вышел во двор, предварительно убедившись, что никто не затаился у входа, и медленно приблизился к дереву. На камнях лицом вниз лежал человек в выцветшей, пропылённой одежде – когда-то, видимо, добротной, но сейчас превратившейся в жуткие лохмотья. Даже просто взглянув на него, можно было с уверенностью сказать, что человек мёртв, но Страж решил не рисковать зря и пару раз ткнул тело под рёбра окованным носком сапога. С тем же успехом он мог бы пинать бревно. Удостоверившись в том, перед ним труп, Страж перевернул тело. Лицо покойника было смуглым, словно бы тоже пропылённым, с резкими чертами. Одежда на правом боку потемнела от крови – скорее всего, туда-то и успел дотянуться Хоуви, прежде чем сам рухнул бездыханным. Впрочем, не эта рана, оставленная палашом, послужила причиной смерти – у человека, лежащего перед Стражем, было начисто вырвано горло: в глубокой ране белели кости позвоночника. Страж склонился над телом, гадая, что же могло нанести подобную рану, но прийти к какому-то конкретному мнению так и не смог. А потому лишь покачал головой и поднялся, решив оставить очередную загадку заботам медэкспертов - уж они-то явно лучше с этим справятся. Поднялся и замер, наткнувшись на взгляд сверкающих из густой листвы в каком-то метре от его головы глаз с вертикальным кошачьим зрачком. Страж шевельнулся, и из переплетения ветвей раздалось хриплое рычание. Человек, вскрикнув, отпрыгнул как можно дальше от дерева, одновременно пытаясь вытащить револьвер, но, когда ему это удалось, глаза уже исчезли – лишь неясный шорох пронёсся в кроне дерева. Страж попятился к выходу из дворика, всё также не опуская оружия – ему вовсе не хотелось свести более тесное знакомство с тем, что прикончило разбойника (почему-то он нисколько не сомневался, что скрывающееся среди листвы существо и нанесло ту страшную рану). А в голову, вдобавок ко всему, лезли всевозможные истории о тварях из Катакомб и о том, что они делают с людьми – естественно, настроение Стража от этого не улучшилось. Так что, вновь оказавшись под крышей, человек развернулся и бросился бежать так быстро, как только мог. Сейчас единственным его желанием было оставить как можно большее расстояние между собой и тварью на дереве. Потом можно будет вернуться сюда вместе с отрядом поддержки и попытаться и попытаться изловить или уничтожить это создание, но геройствовать в одиночку Страж не собирался – в конце концов, жалованье ему платили не за это.
Минут через пять после того, как Страж в спешке покинул внутренний двор, в кроне опять зашелестело, и на землю ловко спрыгнул тёмноволосый парень. Окинув настороженным взглядом серых глаз лежащее на земле тело, он быстро пересёк двор и нырнул в дверной проём, следуя тем же путём, что и Страж. Пробравшись через задымлённые переходы и один раз каким-то чудом увернувшись от рухнувшей потолочной балки, он оказался у главного входа в приют. Тяжёлые дубовые двери, сорванные с петель, лежали, почти на половину превращённые в щепки топорами нападавших, и по просторному холлу беспрепятственно гулял ветер, раздувая занавески на лишившихся стёкол окнах и трепля одежды мертвецов, ровными рядами разложенных на полу. Парень непроизвольно замедлил шаг, вглядываясь в мёртвые лица – все они были слишком знакомы ему. Вот истопник Джордж, его мощные руки сжаты в кулаки, словно он и сейчас готов продолжать драку, наплевав на разрубленный бок; вот старшая воспитательница Кервуд, которую даже воспитанники звали просто Амелией – спокойное как всегда лицо и взрезанное от уха до уха горло; вот Бобби, которому только на той неделе исполнилось одиннадцать, а сегодня он лежит на холодном каменном полу, разрубленный почти надвое страшным ударом. Лица, лица, лица…
- Эй, Эрик!
Парень резким движением смахнул слёзы и обернулся. В разбитом окне маячила вихрастая голова Карла, попавшего в приют всего полгода назад откуда-то из городских трущоб. Карл помахал рукой:
- Иди сюда!
Эрик кивнул и, бросив прощальный взгляд на ряд неподвижных тел, поспешил на улицу, где его уже ждал Карл, чуть не приплясывающий от возбуждения.
- Эрик, как здорово, что ты уцелел! Я-то спрятался как следует, в кухне, за котлами, так и то едва-едва не нашли! Из наших ещё кое-кто умудрился найти нормальное укрытие, вон там стоят, - он мотнул головой в сторону ворот, где и вправду сгрудилось несколько ребят разного возраста. Последние, кто остался из воспитанников приюта на Волчьей улице. А Карл продолжал трещать, слова так и рвались из него наружу: - Дерек, тот вообще из окна третьего этажа прыгнул! Представляешь? Приземлился прямо на клумбу и задал стрекача. А ты где был?
- На дереве отсиживался, - буркнул Эрик и тут же пожалел об этом, поскольку Карл уставился на него с нескрываемым любопытством.
- На дереве? Ты там ничего странного не видел, нет? А то тут примчался один из Стражей, так на нём лица не было. Всё болтал про какую-то тварь на дереве. Ты не знаешь о чём это он?
- Понятия не имею, - проворчал Эрик. – Наверное, мы говорим о разных деревьях.
И, предупреждая дальнейшие вопросы, спросил сам:
- А что эти, - он кивнул на Стражей, окруживших группу пленных разбойников, - собираются делать дальше?
- Не знаю, - Карл пожал плечами. – Но как я понял, разбойники разрушили весь квартал, и восстанавливать его, а тем более приют, никто не собирается. Так что нам отсюда одна дорога. В трущобы. Или, - он хохотнул, - в степь, к разбойникам. Больше мы нигде не нужны, можешь мне поверить. Так что тебе более по душе, а?
Эрик смерил болтуна таким взглядом, что тот мгновенно заткнулся. Между тем, пленники были поставлены на колени, и за их спинами заняли места Стражи с винтовками на перевес. Вперёд выступил человек в униформе Стража, на рукаве которой красовалась дополнительная нашивка в виде весов, наделяющая носителя полномочиями судебного исполнителя. Человек откашлялся и заговорил громким, хорошо поставленным голосом:
- В связи с неопровержимостью улик, вы все признаётесь виновными и приговариваетесь к смертной казни. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Приговор будет приведён в исполнение немедленно.
Судебный исполнитель замолчал, потёр рукой об руку, словно пытаясь избавиться от невидимой грязи, и уже более тихим голосом произнёс, обращаясь к Стражу с сержантскими шевронами:
- Начинайте.
Сержант вскинул руку:
- Приготовились!
Восемь винтовок прижались прикладами к плечам своих хозяев. В этот момент один из разбойников вскинул голову и хрипло рассмеялся, обведя собравшихся во дворе людей презрительным взглядом. Эрик вздрогнул – человек, стоявший на коленях среди прочих приговорённых, был одним из бывших воспитанников приюта. Год назад он достиг совершеннолетия и покинул приют, чтобы начать самостоятельную жизнь. И вот теперь он вернулся вместе с разбойной ордой, уничтожавшей всё на своём пути. Рой, всплыло в памяти имя. Почему-то Эрик подумал, что Амелия бы очень расстроилась, узнав что её воспитание так и не пошло Рою впрок.
- Огонь! – Сержант взмахнул рукой, и восемь стволов рявкнули в унисон. Ухмыляющееся лицо Роя разлетелось на куски, а безголовое тело завалилось на бок. Эрик отвернулся. Он смотрел на здание приюта, в котором провёл целых одиннадцать лет. И только теперь он почувствовал, что здесь ему больше делать нечего. – места, где он прожил большую часть своей жизни, более не существовало: перед ним высилось пустое, мёртвое строение, тоскливо взирающее на мир пустыми глазницами разбитых окон. К горлу подкатил комок, а глаза подозрительно защипало, и Эрик опустил голову, чтобы никто не заметил, как он плачет. Когда же он вновь посмотрел на приют, глаза его были совершенно сухими.
- Значит, трущобы? – задумчиво произнёс он.
Район Хайдер-Тесс был выжжен дотла, а большая часть его населения убита нагрянувшими из степи разбойниками. Восстановление района оказалось делом дорогостоящим, да и заняться им, по большому счёту, было некому. У Городского Совета хватало других забот. Так что проблем Хайдер-Тесса была отложена до лучших времён – что фактически означало «никогда». Оставшиеся жители разбрелись по городу: тем у кого были родственники в других районах, повезло, остальные же пополнили ряды обитателей Двух Миль – места, где ютились бедняки и бродяги, не имеющие возможности найти себе более респектабельное и спокойное место жительства. Жизнь там была трудной и опасной, но, по крайней мере, трущобы не походили на то пепелище, которое осталось на месте Хайдер-Тесса. Там не жили даже крысы…
В закатных сумерках улицы Двух Миль выглядели даже красиво – неверный багряный свет скрывал грязь, толстым слоем лежащую на мостовой, сглаживал разъедающие стены оскалы трещин и укрывал тенями груды мусора, громоздящиеся то тут, то там. Улицы укутывались занавесями смутных вечерних теней, колышущихся под порывами ветра. Эрик любил такие вечера. Он сидел на широком подоконнике, свесив одну ногу наружу, и время от времени откусывал очередной кусок от краюхи хлеба. День удался: обычно носильщикам на Западном Рынке платят не слишком много, но сегодня богато одетая дама, для которой Эрик протащил целый ворох покупок почти через полгорода, щедро отсыпала ему целую горсть меди – так что хватило бы не только на хлеб, но и на мясо, и даже на столь дорогое в харчевнях трущоб вино. Впрочем, вино Эрика нисколько не интересовало. А разжиться мясом он просто не успел – к тому времени, как парень вернулся на рынок, мясные ряды уже закрылись, и пришлось довольствоваться свежей булкой хлеба, купленной у добродушного толстяка-пекаря по имени Сеймур. Эрик отложил несколько монет на завтрашний день, а остальные ссыпал в кожаный мешочек, что хранился в его комнате под кирпичами в одной из стен. Как и почти любого жителя трущоб, его не оставляла мысль скопить сумму, требуемую для того, чтобы перебраться в другой район. Но до осуществления этой мечты было ещё очень и очень далеко. Мало кто в действительности покидал район Двух Миль, прочие так всю жизнь и лелеяли бесплодные мечты. Эрик же прожил в трущобах чуть более трёх лет, и из всей работы, какой ему приходилось заниматься, приработок на Западном Рынке получался наиболее денежным – но и этого было слишком мало. На серьёзную работу он рассчитывать не мог: навыков какого-либо ремесла у него не было, равно как и денег на оплату ученичества у одного из цеховых мастеров. Можно, конечно было присоединиться уличной банде из тех, что промышляли воровством и разбоями, но подобная деятельность Эрику откровенно не нравилась. К тому же, жизнь бандита была, как правило весьма коротка: или свои прирежут из-за добычи, или намеченная жертва окажется вовсе не такой уж беззащитной, или попадёшь в руки Страже, а оттуда два пути – в тюрьму или на кладбище. И ещё неизвестно, что предпочтительнее. Комнату ниже этажом какое-то время занимал один из наиболее известных главарей банд в районе, так вся улица долго вспоминал тот день, когда за ним явилась Стража. То, что вынесли из дома, после того, как Стража взяла его штурмом, очень мало напоминало человека. С преступниками, особенно в таком районе как трущобы Двух Миль, никто не церемонился. Стены в освободившейся комнате отмывали три дня, но потёки крови всё равно просматривались на старой штукатурке. Эрика же его нынешнее положение вполне устраивало – ведь он, в общем-то, и не знал другой жизни, если не считать пребывания в приюте, поэтому сравнивать ему было не с чем. Главное, он был жив, здоров и мог относительно нормально питаться. Те, кто жил на улицах, не в силах оплатить даже самую дешёвую ночлежку, способны были перерезать глотку за чёрствый сухарь. Так что, по меркам этого района, Эрик ещё неплохо устроился. У него был какой-никакой заработок и крыша над головой, что тоже являлось немаловажным фактором для выживания в Двух Милях. Человек, ночующий под открытым небом, имел мало шансов дожить до утра – последние бродяги и то старались хоть как-нибудь забаррикадироваться на ночь. Когда на землю опускалась ночная темень, даже Стража не рисковала соваться в трущобы без лишних на то причин. Ночью на улицы выползали преступники всех мастей, психи, коих в трущобах водилось немалое количество, и прочие асоциальные элементы. Кроме того, в последние годы вновь оживились Катакомбы, и выползавшие из них твари предпочитали охотится именно в тёмное время суток. Собственно говоря, первое своё убежище – в сыром и холодном подвале разрушенного почти до основания дома – Эрик оборудовал после того, как, только что попав в трущобы, по незнанию провёл ночь, забившись в простенок между домами, на куче отвратительно пахнущего тряпья. Та ночь запомнилась ему надолго: он проснулся от страшной боли в груди и обнаружил мерзкое шестилапое создание, покрытое блестящим хитином. Тварь вонзила ему в грудь покрытый маслянистой слизью хобот и сосала кровь, издавая бульканье, перемежающееся со странным истерическим хихиканьем. Это потом Эрик узнал, что подобные уроды именуются хохотунцами и представляют собой самый безобидный образчик того, что таится в подземельях. А тогда, почти ничего не соображая от боли и ужаса, он мгновенно совершил Превращение и растерзал чудовище, усеяв всё вокруг кусками пульсирующей плоти.
Теперь же неожиданные ночные визитёры его не беспокоили: окна съёмной квартиры надёжно защищали опускающиеся на ночь железные решётки, вход закрывала прочная дверь из толстых досок, а на первом этаже за конторкой посменно дежурили близнецы Лири, Джеймс и Роб, - здоровенные парни, никогда не расстававшиеся с увесистыми обитыми железом дубинками.
Эрик отложил хлеб и припал к кувшину с водой. Эта вода стоила ему лишнего медяка, но она, хотя бы, была чистой и прохладной, в отличии от той мутной, явственно пахнущей тиной гадости, что плескалась в уличных колодцах. Когда же он оторвался от кувшина, на улице объявилось нечто, привлекшее его внимание. Посреди дороги, натужно поскрипывая осями, катилась телега, влекомая двумя дряхлыми клячами. Правил телегой дюжий мужик в чёрном балахоне, а за его спиной сотрясался на ухабах печальный груз – мёртвые тела. Гробовщик покидал трущобы, как и каждый вечер. Пожалуй, это был единственный человек, который мог без малейшей опаски передвигаться по району Двух Миль. Люди не трогали его, так как взять с гробовщика всё равно было нечего, да и работа его вызывала суеверный страх. А порождения Катакомб объявлялись на улицах лишь с наступлением ночи, когда гробовщика уже нее было в трущобах.
Нахмурившись, Эрик смотрел на проезжающую мимо него телегу – сегодня она была переполнена: руки и ноги свисали с бортов, будто мертвецы хотели последний раз коснуться земли, по которой ходили при жизни. Жертвы преступлений и несчастных случаев, скончавшиеся от болезней старики и дети, умершие голодной смертью, - все были там, в одной куче. В Двух Милях никому нет дела до мертвецов. Трупы подберёт гробовщик и отвезёт в крематорий, где они сгинут в бушующем пламени, обратившись в жирный чёрный пепел, и никто уже не вспомнит, что когда-то эта пыль была людьми. Эрик покачал головой, глядя вослед скрывшейся за поворотом повозке.
- Нехороший день, - тихо проговорил он. – Столько мёртвых…
Солнце скрылось за горизонтом, ознаменовав конец ещё одного осеннего дня. Дня, когда в Роудж-Крик вошла Чума.
Никто так и не узнал, что было источником болезни. То ли её занёс в город кто-то из путешественников, то ли разносчиком было одно из подземных чудовищ – вполне вероятная версия, особенно учитывая, что жители трущоб не отличались особой брезгливостью и нередко пополняли свой скудный рацион мясом убитых тварей. Так или иначе, но первая вспышка эпидемии, с чьей-то лёгкой руки прозванной Чумой (хотя к настоящей чуме она не мела никакого отношения) была зарегистрирована именно в трущобах. Власти предприняли попытку остановить распространение эпидемии, заблокировав все выходы из района постами Стражей, получивших приказ убивать каждого, кто к ним приблизиться. Но это не помогло, Чума вырвалась в город. Вскоре над Роудж-Криком зазвучали стоны и горестный плач, а воздух наполнился запахом горелой плоти, проникающим повсюду. Гробовщики не успевали подбирать трупы прямо с улиц, крематорий работал круглые сутки. Жгли мертвецов, жгли их дома и вещи – всё в чём могла угнездиться зараза. Родственники без жалости вышвыривали на улицу тех несчастных, у кого проявились первые симптомы болезни. Кое-где их просто убивали, чтобы избавить город от ещё одного разносчика заразы. Траурный плащ смерти накрыл Роудж-Крик…
Шла уже третья неделя, как Чума пировала в Роудж-Крике, но Эрика она не коснулась. Хотя, что значит «не коснулась»? Он был здоров, но творящееся в городе безумие не могло не влиять на его жизнь. Стало труднее добывать себе пищу – большинство лавок закрылось, а в тех ,что ещё вели торговлю, цены взлетели просто до небес. Даже за воду приходилось платить шесть медяков, против прежнего одного, но здесь Эрик решил не скупиться и залез в свою копилку, поскольку вода из колодцев к тому времени была почти наверняка заражена, и пить её мог отважиться только самоубийца. Деньги таяли, зарабатывать их более было негде – Западный Рынок спалили к концу первой же недели эпидемии, в истеричной попытке хоть как-то задержать болезнь. Приходилась искать еду в брошенных домах и магазинах, рискуя подцепить заразу или наткнуться на конкурентов, которые ни на секунду не задумавшись, пустят в расход любого соперника ради того, чтобы выжить самим. И каждый раз, возвращаясь домой, Эрик на пороге подвергался процедуре осмотра одним из братьев Лири – никто не хотел впускать Чуму в дом. Пока что это получалось. На исходе третьей недели, промозглым осенним днём, когда с неба лил серый, унылый дождь, а на улице завывал ледяной ветер, Эрику улыбнулась удача. Он совершенно случайно наткнулся на заброшенный погреб неподалёку от своего жилища. Непонятно, почему никто не обратил на него внимания, но замок на двери был цел и невредим, и, когда Эрик сорвал его, выяснилось, что содержимое погреба тоже нисколько не пострадало. Парень даже присвистнул, когда разглядел, какое сокровище попало ему в руки. Судя по всему, хозяева погреба делали запасы на голодное время, но воспользоваться ими не успели. Уложив в заплечный мешок четыре палки колбасы, копчёный окорок, два круга сыра и пару бутылок красного вина, Эрик выбрался из погреба и тщательно замаскировал заветную дверцу, надеясь в скором времени вернуться сюда за следующей партией. Закутавшись поплотнее в плащ, Эрик зашагал к дому, насвистывая под нос незатейливый мотивчик. Он был счастлив – найденных им припасов могло хватить на месяц всем обитателям дома. «Надо будет попросить Роба или Джеймса сходить со мной в следующий раз, а то в одиночку я всё это добро неделю перетаскивать буду», - мелькнула у него мысль, когда впереди показались знакомые стены, покрытые облупившейся зелёной краской.
- А вот и я! – радостно воскликнул Эрик, закрыв за собой дверь и откинув назад капюшон плаща. Ответом ему послужила тишина. Он недоумённо огляделся и обнаружил за конторкой Роба Лири. Здоровяк лежал лицом вниз, его дыхание было хриплым и прерывистым.
- Эй, Роб, что с тобой? – Эрик осторожно тронул Лири за плечо и внезапно ощутил исходивший от того жар. Судорожным движением отдёрнув руку, Эрик сделал два шага назад, не в силах оторвать взгляд от распростёртого на конторке человека. Сомнений не могло быть никаких – это Чума. Она таки пробралась в дом, лишив Эрика последнего убежища. Рука сама собой разжалась, и мешок, жалобно звякнув, свалился на пол. В воздухе расплылся аромат хорошего вина. Эрик взглянул на мешок, словно вспоминая, откуда тот взялся, потом нагнулся и поднял его. Густые тёмные капли, просочившись сквозь грубую мешковину, размеренно шлёпались на пол всё время, пока Эрик поднимался в свою комнату на третьем этаже.
Эрик добрался до кровати и, не раздеваясь, рухнул на неё. Он лежал и тупо смотрел на покрытый разводами сырости потолок, а в душе медленно поднималось отчаяние.
К вечеру следующего дня дом уже полыхал, и с ним превращались в пепел тела дюжины его жильцов. Эрик, стоя на противоположной стороне улицы, наблюдал, как сперва рухнула крыша, а потом, взметнув к небу сноп искр, завалились друг на друга стены. Несмотря на бушующее в нескольких метрах пламя, от которого трескались камни мостовой, Эрика знобило, и он знал, что причиной тому вовсе не холодный осенний ветер. Чума коснулась и его своими склизкими, гниющими пальцами.
Улица была пуста, лишь вдалеке полубезумный проповедник надрывно вещал о грядущем конце света. Когда Эрик проходил мимо, брызгающий слюной старец попытался ухватить его за рукав, но парень лишь повёл плечом, и проповедник отлетел в сторону, сыпля проклятиями в удаляющуюся спину. Эрик и сам не знал, куда он идёт. Он просто брёл мимо домов, от одного пепелища к другому, никого и ничего не замечая на своём пути. А отрава Чумы расползалась по его телу, заставляя полыхать огнём боли каждую клетку. В таком состоянии Эрик миновал баррикаду, отделявшую трущобы от торгового района Арбрэйз, и здесь, в давно пустующем особняке на границе двух районов, он остался ночевать, стащив со всего дома тряпьё и при его помощи превратив продавленную кушетку в комнате на первом этаже в довольно удобное лежбище, на котором и уснул, свернувшись клубком.
Он безвылазно провёл в особняке два дня, питаясь тем, что прихватил с собой уходя из дома. Впрочем, ел он мало – измученный прогрессирующей болезнью организм отказывался принимать пищу. Куда хуже было с водой: пить хотелось страшно, а фляга быстро опустела. Спасло Эрика то, что для владельцев особняка в своё время наверняка было сущим бедствием, – грунтовые воды под зданием проступали сквозь фундамент, и в одном из углов комнаты, где обосновался Эрик, время от времени скапливалась небольшая лужица. Воды было мало, но и такое количество всё же лучше, чем ничего. Большую же часть времени Эрик провёл мечась в бреду на своём ложе – у него поднялась температура. Левая рука от запястья до локтя покрылась мелкими гнойными язвочками и горела как в огне. Несколько раз он терял над собой контроль и совершал Превращение, но облегчения это не приносило.
Утром третьего дня Эрик в очередной раз вынырнул из забытья и лежал, обессиленный. Он уже успел смириться с тем, что скоро смерть придёт к нему, и был готов её встретить. Оставалось лишь ждать её пришествия.
Когда с улицы донеслись какие-то звуки, Эрик проигнорировал их – мысли его витали уже далеко от этого мира. Но шум продолжался, и Эрик, неожиданно для себя, приподнялся на своём лежбище, когда слух его уловил крики о помощи. Волоча ноги, он подполз к окну и выглянул наружу. То, что предстало его взгляду, заставило его сжать зубы и зарычать: прямо перед его новым пристанищем группа оборванцев – впрочем, судя по остаткам одежды, многие из них ещё совсем недавно были добропорядочными и отнюдь не бедствующими гражданами – окружила девочку лет пятнадцати, испуганно прижимающую к груди объёмистую сумку. Длинные светлые волосы развевались по ветру, а зелёные глаза испуганно смотрели на грабителей. Один из оборванцев вытащил из-за пояса нож и развязной походкой двинулся к жертве. И без того большие глаза девочки стали ещё больше, она вскрикнула и кинулась бежать. Попавшийся на её пути грабитель попробовал задержать беглянку, но в его руках остался лишь её плащ, а девочка устремилась прямиком к особняку, из окна которого наблюдал за происходящим Эрик. Свора людей, потерявших человеческий облик, с криками и улюлюканьем ринулась за ней. Они настигли беглянку у самого дома – вырвавшийся вперёд вожак ухватил её за волосы и швырнул наземь. Девочка упала, ударившись головой о камень, и затихла. Страшный нечеловеческий крик разнёсся над улицей, и только что довольно ухмылявшийся вожак свалился с проломленным черепом, а перед источающей страх и злобу толпой, загородив собой жертву, встал Эрик. Черты его лица заострились, кожа пальцев приобрела каменную твёрдость, мышцы на руках вздулись, а обнажившиеся в оскале зубы напоминали скорее клыки хищника. Он обвёл притихших грабителей бешенным взглядом жёлтых глаз с вертикальным зрачком и тихо зарычал. Кто-то нервно всхлипнул и кинулся бежать, но было поздно – живым не ушёл никто. Эрик остановился лишь после того, как последний из неудавшихся грабителей превратился в кровоточащий кусок мяса.
Эрик стоял, ссутулившись и тяжело дыша. Ярость покинула его, и вместе с ней исчезли последние силы. Он не мог даже совершить обратное Превращение – это просто убило бы его. Резкая боль пронзила тело, и Эрик упал на колени, глухо застонав.
- Что с тобой? Тебе плохо? – прозвучал голос из-за спины. Вложив в движение остатки сил, Эрик рванулся в спасительную тень под лестницей и замер, вжавшись в холодный камень. Сквозь боль пробивалась одна единственная мысль – никто не должен видеть его в таком виде. Никто!
- Кто ты? Почему ты прячешься? – на лице девочке было написано удивление с лёгкой примесью и испуга. Она сделала несколько шагов к лестнице и остановилась, когда Эрик прохрипел:
- Не подходи ко мне! – и зашёлся в приступе кашля.
- Но почему? Я хочу взглянуть на тебя, - она внезапно нахмурилась. – Тебе больно, да? Я ведь эмпат, я могу чувствовать такие вещи. Давай, я помогу тебе.
Эрик зарычал:
- Убирайся отсюда, девчонка! Ты ведь даже не представляешь себе, кому предлагаешь помощь.
- Ты хороший, - убеждённо сказала девочка. – Это я тоже умею чувствовать. И ты спас меня от этих… - она вздрогнула, -…зверей. Вот всё, что мне надо знать.
Хриплый хохот вырвался из груди Эрика.
- Хороший?! А они, значит, звери? Так взгляни же на меня! – Подтянувшись на руках, он метнул своё тело из темноты под тусклый свет далёкого осеннего солнца. Эрик ожидал, что девочка, только взглянув на него, с криком убежит, но она подошла и присела рядом с ним.
- Боги, какая боль, - шепнули её губы. А потом прохладные маленькие ладошки коснулись висков Эрика, и он почувствовал, что веки его непроизвольно начинают смыкаться. Из последних сил борясь со сном, он всё же сумел выговорить:
- Как… тебя… зовут?
Девочка улыбнулась и откинула с лица выбившуюся прядь волос.
- Каролина. Меня зовут Каролина, - услышал Эрик, прежде чем погрузиться во мрак забвения.
@темы: пергамент, Звериная Игра, незаконченное
-
-
10.07.2009 в 01:01-
-
11.07.2009 в 11:23