[lastcolliseum]

Глава первая. Пробуждение.

Пожилой седоусый сержант нервно огладил рукоять торчащего из-за пояса револьвера и насторожено покосился на темнеющий полусотне метров от баррикады вход в Катакомбы, обрамлённый уродливыми колоннами. Темнота безмолвствовала, но это нисколько не успокаивало, скорее наоборот заставляло с подозрением вглядываться в каждую тень. Ведь такая тишина царила весь предыдущий год, так что Стражи успели расслабиться, решив, что обитатели Катакомб либо вымерли, либо оказались отрезаны от внешнего мира раз и навсегда. А закончилось всё сущим безумием, когда из открытого портала Катакомб извергся поток все возможных жутких созданий, из которых лишь часть люди видели прежде. Прежде чем их успели остановить, чудовища сокрушительной волной пронеслись по улице Канвир, превращая в руины всё на своём пути (благо обитатели этого места – именуемого также трущобами Двух Миль и служащего своего рода барьером между Катакомбами и остальным городом – успели вовремя скрыться, наученные предыдущим горьким опытом общения с подземными жителями), и, выйдя на проспект Эльбарро, почти добрались до площади Аркхэма, чего ранее никогда не случалось. Но здесь они были остановлены объединёнными силами городской Стражи и Охотников и истреблены почти полностью. Выжившие бежали обратно под землю. Бежали, прихватив с собой несколько десятков пленников.
Пока отряды Стражей отлавливали и убивали не успевших скрыться монстров, было созвано экстренное заседание городского Совета. По единодушному мнению, Катакомбы превратились в опасность, которую нельзя было более игнорировать. Решение было одно – срочно снарядить карательную экспедицию, призванную вычистить рассадник зла. И к вечеру того же дня две роты Стражей и дюжина Охотников вошли в зияющую пасть портала Катакомб. Снаружи под командованием сержанта Райнера осталось одно отделение, призванное расправляться с теми тварями, что попробуют искать спасения вне Катакомб. Продвижение карательного отряда можно был отслеживать по гулкому грохоту выстрелов, со временем становившемуся всё глуше и глуше и в конце концов исчезнувшему совсем – слишком уж далеко углубились Стражи. Вскоре после этого несколько небольших созданий – вроде хохотунцов и попрыгунчиков – попытались прорваться сквозь выстроенную перед выходом баррикаду, но были остановлены ружейным огнём, а потом изрублены в куски. И наступило затишье.
Джиму Райнеру это затишье откровенно не нравилось: он бы предпочёл сейчас в рукопашную отбиваться от любого порождения подземелий вместо того, чтобы час за часом сидеть в напряжённому ожидании, пытаясь предугадать, что же в следующее мгновение появится из тьмы.
Миновала безлунная ночь, освещённая лишь колеблющимся пламенем факелов, но из Катакомб так никто и не появился. Лишь утром, когда солнце уже успело достаточно высоко подняться, согревая продрогший за ночь город, в темноте один из Стражей углядел в темноте портала неясное движение. Полтора десятка винтовок взлетели к плечам, готовые нашпиговать любого раскалённым свинцом. Но на свет, пошатываясь выбрался человек в изодранной, залитой кровью одежде. Райнер с трудом узнал в нём одного из отправившихся вместе со Стражей Охотников. В одной руке он держал за волосы голову, отдалённо напоминающую человеческую, а другой крепко прижимал к груди завёрнутого в грязное тряпьё ребёнка лет пяти. Стражи окружили Охотника, наперебой задавая вопросы, пока сержант не прикрикнул на них.
- Тихо! – И обращаясь к Охотнику спросил то, что так волновало всех. – Где остальные? И что там произошло?
Охотник покачал головой, и его лицо исказила мучительная гримаса. Хриплым голосом, дрожащим от усталости он произнёс:
- Остальные… все – там. Я единственный, кто выбрался. – Он закашлялся и сплюнул сгусток крови. – Но вы можете больше не опасаться подобного нашествия. Его теперь некому спланировать.
С этими словами он швырнул наземь отрезанную голову. Та покатилась по земле и остановилась, даже после смерти пронзая любого, кто решался на неё взглянуть, злобным взглядом налитых кровью глаз. Охотник зашёлся в очередном приступе кашля. Потом обвёл собравшихся вокруг него людей мутным взглядом, мотнул головой и протянул сержанту ребёнка. Тот подхватил почти невесомое тельце.
- Позаботьтесь о нём, - выдохнул Охотник. И медленно осел на землю. Кто-то из Стражей склонился над ним, но тут же поднялся, беспомощно разведя руками: Охотник уже не дышал.
Сержант задумчиво посмотрел лежащее у его ног тело, а потом взглянул на мальчишку, которого только что умерший человек вытащил из подземного ада ценой собственной жизни. Ребёнок ответил Райнеру неожиданно смышлёным для пятилетнего человечка взглядом серых глаз.
- Как тебя хоть зовут-то?
- Эрик, - голос мальчика был спокоен.
Райнер бросил ещё один взгляд на мёртвого Охотника.
- Что ж, добро пожаловать в жизнь, Эрик.

Реальный результат экспедиции так и остался неизвестным: все её участники погибли, а Стража, и без того потерявшая за неполные трое суток четверть личного состава, не горела желанием посылать людей в неизвестность. Несколько наиболее отчаянных Охотников рискнули войти в подземные лабиринты, но назад не вернулся ни один, что лишний раз подтвердило – Катакомбы по-прежнему остались опасным местом. Разрушенные дома в трущобах Двух Миль в очередной раз восстановили и в них вернулись жители. О происшествии, вызвавшем эти разрушения, старались лишний раз не вспоминать. Обитатели трущоб и без того жили в каждодневном ожидании нападения подземных жителей.
Судьбой Эрика занялся Совет. Вскоре выяснилось, что в числе похищенных не было такого ребёнка. После непродолжительных раздумий совет пришёл к выводу, что Эрик был захвачен жителями Катакомб ранее, в одной из их многочисленных вылазок. Это была вполне приемлемая версия: никто не следил за численностью обитателей трущоб, а потому исчезновение кого-либо из них – тем более ребёнка – легко могло пройти незамеченным. Поскольку же родителей мальчика не представлялось найти возможным, но он был определён в городской приют для детей-сирот.

Здание приюта было одним из самых старых строений в городе – его возвели сразу после Катастрофы. Первоначально трёхэтажный особняк из красного кирпича принадлежал Герману Старку, одному из отцов-основателей Роудж-Крика – в те времена Волчья улица, ныне оттеснённая почти на самую окраину города, считалась центральным районом. После смерти Старка, не оставившего наследников, здание перешло во владение Гильдии Псиоников, находившейся тогда на вершине своего расцвета. Два столетия спустя, после Великой Чумы, псионики перебрались под новую крышу на площади Хэмптера, а в доме на Волчьей улице решением Совета был открыт детский приют. Новыми обитателями дома со славным прошлым стали лишившиеся родителей дети и их воспитатели, но здание, тем не менее, сохранило некий ореол значимости, заставлявший людей, ступавших под его своды, ощущать благоговейный трепет. Дети же, куда более чувствительные чем взрослые, и подавно старались вести себя как можно тише, позволяя себе расслабиться лишь в разбитом перед фронтоном здания небольшом парке, где груз веков не казался таким ощутимым. В самом же приюте было несколько мест, к которым дети в принципе не желали приближаться.
Одним из таких мест являлся небольшой, давно не используемый внутренний дворик, куда попасть можно было только из здания приюта. Там всегда, независимо от погоды было полутемно и прохладно – мало того, что нависшие с четырёх сторон стены почти полностью перекрывали доступ солнечному свету, так посреди дворика ещё и росло раскидистое дерево, чья крона отбрасывала густую тень. Большинство детей чувствовало себя неуютно в этих вечных сумерках, и, если воспитатель хотел наказать какого-то, провинившийся отправлялся «подумать о своём поведении» под сенью дерева. Но большинство это не значит – все. Среди нынешних воспитанников приюта был один, которому царящий во дворе сумрак пришёлся по душе. Эрик любил приходить сюда время от времени и сидеть, прислонившись спиной к шершавому древесному стволу и глядя в виднеющееся в просветах между ветвями небо. Мальчику нравилось спокойствие этого места, уединение, которое никто не смел – или просто не мог? – нарушить. Особенно хорошо во дворике становилось ночью, когда окружавшие его стены медленно растворялись в подступившем мраке, а из кроны дерева то тут то там проглядывали любопытные огоньки звёзд. Впервые Эрик обнаружил внутренний двор на четвёртый день своего нахождения в приюте – и сразу же проникся скрытым очарованием. С тех пор он каждый день старался, хоть на минутку, да забежать сюда, коснуться ладонью дерева, полюбоваться небом и насладиться тишиной.
В тот день Эрик пришёл под дерево сразу после обеда и, усевшись между могучих узловатых корней, задремал. Нет, он не спал, вполне чётко осознавая окружающую его действительность, и, возможно, его состояние было бы более правильно назвать глубокой задумчивостью, но, если кому-нибудь пришло бы в голову спросить Эрика, о чём же он размышляет, мальчик бы не нашёлся, что ответить: мысли его были настолько расплывчаты и столь быстро сменяли друг друга, что выделить из них какую-либо основную тему для размышлений не представлялось возможным – он думал обо всём, что только приходило в голову. И в таком блаженном оцепенении он мог пребывать по несколько часов подряд. Но на этот раз ему не дали насладиться уединением…
- Эй, вы только посмотрите, кто у нас здесь! – Неожиданно раздавшийся писклявый голос заставил Эрика стряхнуть с себя дрёму и оглянуться.
- Так вот, где прячется этот крысёныш, - отозвался хриплый, чуть ломающийся басок. У входа во двор, загородив собой дверной проём стояли трое мальчишек, чуть постарше – на год или два – чем Эрик. Писклявый голос принадлежал худощавому веснушчатому коротышке по имени Рой, басил вечно улыбающийся крепыш Джимми, а третьего их спутника – на редкость не разговорчивого даже по приютским меркам – звали Сержем. Эта троица попала в приют через четыре года после Эрика, как результат рейда Стражи против распоясавшихся степных банд – взрослые были вырезаны, дети же в большинстве своём разбежались, а часть была отправлена в городской приют – предполагалось, что там они должны перевоспитаться и спокойно влиться в цивилизованное общество. Но, как это часто бывает, благие намерения не оправдались. Едва появившись в приюте, троица затеррорезировала всех воспитанников, да и большую часть воспитателей тоже. Все с затаённым нетерпением ждали, когда же Джимми, Серж и Рой достигнут совершеннолетия и их можно будет с чистой совестью выставить за ворота. Кое-кто предлагал сразу же оформить им перевод из приюта в тюремную камеру – всё равно на свободе они долго не задержатся. Но пока троица безраздельно хозяйничала в приюте, и что-либо с этим поделать никто не мог.
- Эрик вскочил с земли и напряжённо замер. Он прекрасно представлял себе, что произойдёт дальше – первый раз он сцепился с этими тремя в день их прибытия и уполз с места драки еле живой, схаркивая наполняющую рот кровь и стараясь лишний раз не задевать сломанную левую руку. За три года, прошедшие после первой стычки, они ещё не однократно пробовали на нём силу своих кулаков – правда, уже без столь разрушительных последствий. Так что Эрик привык терпеть побои и смирять свой гнев. Но сейчас он почувствовал как неимоверная ярость наполняет его душу – это место принадлежало только ему, а троица вторглась сюда, нарушив сакральную уединённость дворика. Эрик непроизвольно сжал кулаки. Заметив это, Джимми расхохотался:
- - Ой, кажется крысёныш разозлился! Я сейчас умру от страха!
Рой вторил ему тонким хихиканьем, и только Серж оставался всё также спокоен. Но именно он в следующий момент стремительно скользнул вперёд и коротким ударом в солнечное сплетение сшиб Эрика с ног. Рой радостно взвизгнул и, подлетев, пнул скрючившегося на земле мальчишку в лицо. Жёсткая подошва ботинка рассекла бровь, и по лицу Эрика потекла струйка крови. Тем временем к нему неторопливо приблизился Джимми, склонился и, ухватив Эрика за грудки, поднял его, держа перед собой на вытянутых руках. Мальчишка захрипел, извернулся и пнул саданул мучителя ногой в живот. Тот лишь поморщился, приняв удар на каменный пресс, и, удерживая пленника одной рукой, второй принялся размеренно отвешивать ему тяжёлые оплеухи, приговаривая:
- Зря ты это сделал, крысёныш, зря…
При каждом ударе голова Эрика дёргалась и вовсе стороны летели брызги крови из разбитого носа и губ. Перед глазами его появлялись то покрытые листьями ветки, то кирпичная кладка стен, то сосредоточенная физиономия Джимми – и всё это застилала медленно поднимающаяся откуда-то изнутри багровая пелена ярости. И в этот раз он не желал её останавливать – пусть будет, что будет.
Джимми замахнулся для очередного удара, когда рука Эрика неожиданно выстрелила вверх и стиснула кулак противника с такой силой, что захрустели кости. Оцепеневший от боли и неожиданности Джимми взглянул в лицо тому, кто только что был его жертвой, и кровь отхлынула от лица здоровяка, когда его глаза встретили пристальный взгляд чёрных как ночь вертикальных зрачков.
- Н-н-н-не… - начал было бормотать Джимми, но тут Эрик со всей силы полоснул по удерживающей его руке твёрдыми как камень и острыми как бритва пальцами. Джимми истошно взвыл и разжал руку, отпуская Эрика. Тот ловко отскочил в сторону, успев, впрочем, наградить противника длинной рваной раной через всю грудь. И оказался лицом к лицу с Роем. Коротышка громко икнул от испуга и тут же взлетел в воздух от мощнейшего удара в челюсть. Рухнул на землю он уже без сознания. А Эрик развернулся к последнему оставшемуся противнику. Серж оскалился и ринулся вперёд, намереваясь выбить дух из дерзкого «крысёныша». Но прежде, чем он успел что либо сделать, сам получил удар в живот, за которым последовала серия в голову и корпус, окончательно его нокаутировавшая. Последним, что он видел, были пылающие яростью глаза с вертикальными зрачками…

Они пришли в себя почти одновременно и, постанывая от боли, попытались принять вертикальное положение. Когда же им это удалось, троица обнаружила, что находятся они в узком коридорчике, перед входом во внутренний двор. А сам вход загораживает тёмная на фоне дверного проёма фигура. Присмотревшись, они с ужасом узнали того, над кем совсем недавно собирались всласть поизмываться. Эрик заговорил, голосом больше похожим на звериное рычание, нежели на человеческую речь.
- Убирайтесь отсюда! И больше не попадайтесь на моём пути! – И неожиданно для себя добавил совсем другим, приглушённым тоном. – Вы разбудили Зверя…
- Да мы тебя закопаем! – истерически взвизгнул Рой, видимо, так и не осознавший ситуацию до конца. – Да мы тебя…
Чем он ещё хотел пригрозить так и осталось неизвестным, поскольку в этот момент Эрик зарычал и прыгнул вперёд, и Роя, а вместе с ним и остальных двоих, словно ветром сдуло – лишь эхо панического вопля затерялось в коридорах старого здания.
Эрик выбрался обратно во двор и уселся под дерево, охватив руками колени. Его трясло. Когда же он поднял лицо к небу, его глаза вновь стали прежними – обыкновенного серого цвета, а по щекам текли слёзы.
- Я не хотел этого, - громко произнёс мальчик, словно оправдываясь перед невидимым собеседником. – Я пытался сдержаться, но сегодня это было выше моих сил.
Он посмотрел на свои руки, покрытые коркой засохшей крови, и покачал головой. Конечно, глупо было надеяться избежать Превращения (так Эрик про себя называл это странное состояние), но он всё же надеялся, что сможет держать себя под контролем – а ведь еле сдержался, чтобы не лишить этих несчастных жизни! Эрик не знал, что такое Превращение на самом деле, и полагал, что этого ему никто не сможет объяснить. Он даже не знал, как следует к нему относиться – как к дару или как к проклятию. Единственное, что он знал наверняка: Превращение – это то, что отличает его от всех остальных обитателей приюта и, скорее всего, вообще от всех прочих людей. А то, что не вписывается в общие нормы, надо скрывать. Ощутив Превращение в первый раз, он до смерти испугался - хорошо ещё это произошло вдали от посторонних глаз. Но это было давно, а о его «странности» до сих пор никому неизвестно. Вернее, не было известно. Эрик поморщился. Впрочем, он не волновался, что сбежавшая троица проболтается – они для этого слишком напуганы, да и вообще вряд ли им кто поверит. Хотя они и без того создали ему новую проблему. Теперь Эрик знал, как по-другому называется то, что таиться в нём. Звучало это второе имя коротко – Зверь. И он пробудился…