Полёт горгульи.
Горгулья, нахохлившись, сидела на продуваемом всеми ветрами карнизе храма. Она сидела там уже несколько веков и, по задумке архитекторов, должна была провести там всё время, вплоть до тех пор, пока сам храм не исчезнет с лица земли. И она терпеливо сидела, подтянув колени к подбородку, хотя место было на редкость неприятное – ветер дул не переставая, а дожди так и норовили смыть каменную фигуру вниз, навстречу такой же каменной брусчатке мостовой. Первоначальные черты статуи сгладились под воздействием природы и времени, но всё ещё явно можно было различить острые зубы в растянутой вечным оскалом пасти, маленькие глазки, когтистые лапы и кожистые перепонки крыльев.
Горгулья сидела неподвижно уже очень много лет, не сдвинувшись ни на дюйм, и за это время успела наизусть запомнить раскинувшийся перед ней пейзаж – вплоть до малейшей трещинки на мостовой внизу. Единственным развлечением для неё было наблюдать за сновавшими внизу людьми летающими вокруг голубями. Последние, правда, доставляли горгулье немало неудобств, вплоть до того, что на некоторое время лишали её обзора – как правило ненадолго. Краем глаз горгулья могла видеть своих сородичей сидевших на карнизе слева и справа от неё, но не один из них не подавал виду, что замечает её. Впрочем, как уже было сказано, горгулья и сама не обременяла себя лишними движениями. Пожалуй, она даже не представляла, что для неё может существовать что-то, кроме этого карниза, и что она способна на нечто большее, нежели просто сидеть и смотреть вниз. День за днём, неделя за неделей, год за годом… Спокойная, размеренная… жизнь? Нет, горгулья никогда не претендовала на жизнь. Существование – да, ведь всё, так или иначе, существует. Но жизнь… Иногда, горгулье казалось, что она может сказать, что это такое – жизнь. Ведь она столько видела, пусть всего лишь на том ограниченном пространстве, что доступно её взору, но ведь она наблюдала жизнь в течении столетий и уж могла составить более менее точное представление об этом странном явлении. Но так бывало лишь иногда, в остальное время горгулье и в голову не приходило задумываться о подобных вещах. Она просто сидела и смотрела. Смотрела и запоминала. Хотя бывает ли память у каменных существ? Наверное, всё же бывает. Ведь помнят же древние дома то, что происходило в них когда-то, помнят череду поколений сменявших друг друга под их кровлей. Значит, и камень может помнить, тем более, если камню придан вид живого существа.
История маленькой площади перед храмом в провинциальном городке накапливалась под сводами каменного черепа – часы складывались в дни, дни в недели, недели в месяцы. Столетия истории в памяти одного – пусть не живого существа – это слишком много. Они теснились в голове горгульи, выглядывали наружу сквозь каменные зрачки и в ужасе жались друг к другу во время очередной грозы. И с каждым днём – да что там – с каждой минутой их становилось всё больше и больше. Воспоминания о сотнях людей – мужчинах и женщинах, детях и стариках – о бесконечной веренице рассветов и закатов, о ветрах и грозах, и солнечных днях спорили друг с другом, время от времени затевая настоящую драку.
И однажды, когда в крошечной голове несчастного существа уже почти не осталось свободного места, грогулья неожиданно расправила каменные крылья и – сопровождаемая недоумёнными взглядами удивлённых соседок, забывших о том, что они должны хранить неподвижность, - головой вперёд нырнула с карниза.
Ветер свистел вокруг неё, земля стремительно приближалась, но горгулья всё-таки успела подумать:
«- Так вот, что такое настоящая жизнь!»
А потом она вблизи увидела трещины в камнях – те самые, что день за днём созерцала сидя на карнизе, и, лишь слегка удивившись тем, что вблизи они выглядят совсем по-другому, разлетелась на сотни мелких кусков. А сверху на неё задумчиво взирали десятки каменных глаз…